Дмитрий Барабаш

Все слова когда-то были

и в пустыне все песчинки

пересчитаны давно.

Сочетаний звуков меньше,

чем изгибов у тропинки

от одной опушки леса

до другой опушки, но

только те, кто здесь ходили

знали вход и знали выход,

а точней не знаешь только

долго ль по лесу брести

потому, что все опушки

пересчитаны до первой

и уместятся песчинки

даже в маленькой горсти.

 

Где войдёшь – туда и выйдешь

 - вариации бездарны.

Ну, скажи, кому охота,

чтоб кидали из окна?

Да, девицы были гарны,

но от срока и до срока - 

Лишь немногим удавалось

не дряхлеть до сорока.

 

Тоже мудрость – знать колоду.

Всех валетов по пижаме

велика, поди, наука –

не запомнить четверых.

Что тузы, шестёрки, дамы? –

Всё одно – осколки страха.

Ну, а что, скажите, делать,

если страха нет давно?

 

Перечесть вон ту вон книгу

или новую какую?

Всё от буквы и до буквы,

знамо, братец, наперёд.

Не ищите сладкой клюквы,

не придумывайте счастье,

а живите, как живётся

потому, что все равно

 

никого никто не слышит,

никому никто не пишет,

если пишут – так себе.

Вот уж мудрая задача  –

сам себе пишу, и плачу,

восхищаюсь, возмущаюсь,

вокруг пальца обвожу.

 

Кто то, там, прочтёт, наверно,

и воскликнет – это верно,

это правильно и точно,

гениально, черт возьми!

Как же скучно щупать землю

 и грести её горстьми.

 

Синий ветер сушит простынь.

Солнце лыбится сквозь дырки,

щекочась обрывком нитки.

По траве ползёт коровка

в чёрных яблоках, неловко  –

красный панцирь, белый свет.

Ах, зачем же у травинки

в острых иглах окантовка?

Если даже у травинки,

отразившейся в росинке?