Дмитрий Барабаш

Ветер выдувает из осени чешский хрусталь.
Босоногие девушки бродят по первому льду.
Поздним утром с холма видно морозную даль
До солнца, продетого в золотую черту
Горизонта, натянутого до блеска.
Слышен смех обнаженных натурщиц,
Кисть хрустит по холсту, как стамеска
Или нож, расщепляющий устриц.
Молодое вино на искрящемся кончике света
Продолжает бродить и кривляться
в прозрачных пространствах сюжета.
Отпечатками пальцев
Играет янтарная линза,
Сизой дымкой, вуалью ложится на рыжие лица,
Отражая в палитре окно, беспорядок постели
И невнятную трель залетевшей на завтрак свирели.

Когда ремень настоян на кремню
И точит бритву для бритья и блеска.
Другой товарищ ходит по Кремлю,
Как тень отца. В его ладони леска.

Он чистит зуб. И глаз кровит слезой,
И каждый шаг похож на перебежку.
А за спиной — ступня в ступню — с косой.
Не прячется и не таит усмешку.

2001 год

Р.А.

За окном уже вечность. Такие дела.
Пара кубиков смелости ей не помеха.
Словно в зеркало я посмотрюсь в купола.
То-то будет потеха.

А солдатам не внятен преступный приказ,
Им бы слопать похлёбки и выспаться вдоволь.
Им бы съездить домой, и хотя бы на час
Стать собой и покаяться будущим вдовам.

Да не будут стрелять и сажать, черт возьми.
Просто вытравят волю из каждого взгляда.
Просто станет ненужно казаться людьми
И стремиться куда-то.

За окном снова вечность. Бандитский разбор.
Кто кого в этой брани обложит — неважно.
Только строгих икон молчаливый укор,
Кроет землю безжалостно, многоэтажно…

Можно врать пером, щекоча горло,
можно рвать словом, лишенным смысла.
Главное, что бы по жизни пёрла
карта двух полушарий, меняя числа
не дней, а кресел в аэроплане
и полок в спальном купе вагона,
в котором, прильнув к оконной раме,
ты понимаешь, что нет закона
стихосложения, правил грамматики,
прочих условностей и привычек.
В одной части света царят прагматики -
в другой — канареечный посвист птичек.
Если же ехать довольно быстро,
то можно тормознуть и утро, и возраст.
Пусть будет на палубе чисто-чисто
и веет пронзительно свежий воздух.
Нет ничего преисполненней смысла,
чем следить по карте названия точек,
проплывающих снизу. У этого мыса
слегка раздражённый божественный почерк,
а тот континент похож на индийский
кувшин с бесконечным цветным узором.
Простите. Конечно, двойное виски.
Смотрите, планета — с косым пробором…

Твои зеленые глаза,
Как до свиданья два часа.
Твои размашистые жесты,
Как с кольцевой дороги съезды.
А там другая кольцевая.
А я хочу дожить до мая.
Мне страстно хочется весны,
Когда на улицу слоны
Выходят стройной чередою,
И, вдруг, в фонтанах бьют сомы -
Сомы счастливые собою.
И мир становится другим.
В него опять мне надо вжиться,
Как будто в женщину вложиться,
Но осторожен мой клинок:
Зачем блистать меж сонных ног,
Когда часы ведут усами,
Как рак то в сторону, то в бок,
И жизнь, забитая рамсами,
Глядит лениво в потолок.
Мне нужен светлый уголок
Трудов, покоя и свободы,
Чтоб по утру, нахлынув воды,
Смывали пошлость и порок.

Ты поставил меня на границе
Между временем и пространством.
Я такой нагой на пустой странице,
Что безумно хочется стать засранцем.

Что ты делаешь друг мой ситный?
Мне до фени твои приколы.
Мне до фени твой ужин сытный.
Мне до фени твои уколы.

Или сам ты забыл, замулил,
И себя ты повел нечестно?
То ли пули, а то ли дули?
То ли вместе, а то ли вместо?

Кто потянет такие муки?
Для чего же ты мне подбросил
Слов нечаянных злые звуки,
Слёз отчаянных из под вёсел.