Дмитрий Барабаш

Здесь и так уже каждый
давно стал только собой.
Ищет нищих созвучий
со своей несказанной судьбой.

Ищет, правда, лениво:
eсть – так есть, нет – так нет, – всё равно.
Потребители пива – 
презирают сухое вино.

Что им боги и строки,
пронзившие время насквозь.
Лишь бы пелось, как елось.
Лишь бы смелось, пока не смелОсь.

Много ль надо отваги –
не думай, не слушай, плыви
по рассеянной влаге
росы, по бермудам травы
изумрудной

Встретил как-то раз Хаджа Насреддина.
Говорит ему: — Вот ты – Насреддин, я – Насреддин,
А есть ли между нами где-нибудь середина,
За которой, и ты – один, и я – один?
Отвечает Насреддин Насреддину:
– Ни дай Бог найти мне ту середину.
Там пустыня до скончания века.
Ни улыбки, ни человека.

Этот сорт винограда должен засохнуть на ветке.
Подсласти мне губы сухим янтарным вином,
подари прядь солнца с виска нимфетки.
Не бывает цветным немое кино.
Черно-белым, как ночью –
оправдана меланхолия.
То ли – я, что мыслилось и жилось?
Те ли – гроздья, те ли – розги терновые
и радость козья? 
В непролазном времени
кто там пьет бургундское, видя в зеркале 
или сквозь
мое отражение?

Трудно быть йогом
в православном храме.
Трудно быть рогом
изобилия в женской бане.
Трудно быть стогом
сена, в котором люди
громко хохочут, хватая друг друга за муди.
Трудно быть соком
березовым на исходе
весны, который уже бродит,
становясь гуще и горше
слезы сосны.
Трудно быть итогом, чертой, приговором, пулей,
последней пчелой,
к закату летящей в улей.
Богом не трудно. Чего там осталось Богу?
Лечь на завалинке, гладя больную ногу.

На земле происходят события –
войны, кризисы, крахи систем,
корпораций. Я силой наития
отвлечён от неправильных тем.

Есть задачи важней, чем события,
чем падёж, чем всемирный делёж.
Даже если средь крови пролития
ты, как щепка по лужам, плывёшь.

Есть задачи из дали заоблачной,
из безветренной выси времён
наблюдать на земле нашей крошечной
рифмы ликов и блики имён.

Глядя в свет её, строго направленный
из бескрайних, зыбучих ночей,
узнавать в новых образах явленный,
отраженный источник лучей.

Стержень жал. 
Авторучки ломал
Одну за другой,
Перемазался пастой,
Махая бейсбольной битой,
Чем-то рассерженный,
Поругавшись с чужой женой,
Не сермяжною правдой,
А хваткой железной,
Сэлинджер 
Полз, как тень от елки
ползет под кремлевской стеной,
дрожью ржи к Селигеру –
Сырдарьёй по Онежской
стерляджи.